Неточные совпадения
Несмотря на то, что снаружи еще доделывали карнизы и в нижнем этаже красили, в верхнем уже почти всё было отделано. Пройдя по широкой чугунной лестнице на площадку, они вошли в первую большую
комнату. Стены были оштукатурены под мрамор,
огромные цельные окна были уже вставлены, только паркетный пол был еще не кончен, и столяры, строгавшие поднятый квадрат, оставили работу, чтобы, сняв тесемки, придерживавшие их волоса, поздороваться с господами.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в
комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его
огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
Не в одной этой
комнате, но во всем мире для него существовали только он, получивший для себя
огромное значение и важность, и она.
Берестовые скамьи вокруг всей
комнаты;
огромный стол под образами в парадном углу; широкая печь с запечьями, уступами и выступами, покрытая цветными пестрыми изразцами, — все это было очень знакомо нашим двум молодцам, приходившим каждый год домой на каникулярное время; приходившим потому, что у них не было еще коней, и потому, что не в обычае было позволять школярам ездить верхом.
Это была очень небольшая
комната, с
огромным киотом образов.
За церковью, в углу небольшой площади, над крыльцом одноэтажного дома, изогнулась желто-зеленая вывеска: «Ресторан Пекин». Он зашел в маленькую, теплую
комнату, сел у двери, в угол, под
огромным старым фикусом; зеркало показывало ему семерых людей, — они сидели за двумя столами у буфета, и до него донеслись слова...
Поперек длинной, узкой
комнаты ресторана, у стен ее, стояли диваны, обитые рыжим плюшем, каждый диван на двоих; Самгин сел за столик между диванами и почувствовал себя в
огромном, уродливо вытянутом вагоне. Теплый, тошный запах табака и кухни наполнял
комнату, и казалось естественным, что воздух окрашен в мутно-синий цвет.
В
комнате, ярко освещенной большой висячей лампой, полулежала в широкой постели, среди множества подушек, точно в сугробе снега, черноволосая женщина с большим носом и
огромными глазами на темном лице.
Клим почувствовал себя умиленным. Забавно было видеть, что такой длинный человек и такая
огромная старуха живут в игрушечном домике, в чистеньких
комнатах, где много цветов, а у стены на маленьком, овальном столике торжественно лежит скрипка в футляре. Макарова уложили на постель в уютной, солнечной
комнате. Злобин неуклюже сел на стул и говорил...
«Предусмотрительно», — подумал Самгин, осматриваясь в светлой
комнате, с двумя окнами на двор и на улицу, с
огромным фикусом в углу, с картиной Якобия, премией «Нивы», изображавшей царицу Екатерину Вторую и шведского принца. Картина висела над широким зеленым диваном, на окнах — клетки с птицами, в одной хлопотал важный красногрудый снегирь, в другой грустно сидела на жердочке аккуратненькая серая птичка.
Потом он шагал в
комнату, и за его широкой, сутулой спиной всегда оказывалась докторша, худенькая, желтолицая, с
огромными глазами. Молча поцеловав Веру Петровну, она кланялась всем людям в
комнате, точно иконам в церкви, садилась подальше от них и сидела, как на приеме у дантиста, прикрывая рот платком. Смотрела она в тот угол, где потемнее, и как будто ждала, что вот сейчас из темноты кто-то позовет ее...
Через четверть часа он, сидя на стуле, ласточкой летал по
комнате и говорил в трехбородое лицо с
огромными глазами...
Дверь медленно отворилась, и еще медленнее влезла в
комнату огромная туша Анфимьевны, тяжело проплыла в сумраке к буфету и, звякая ключами, сказала очень медленно, как-то нараспев...
Чрез пять минут из боковой
комнаты высунулась к Обломову голая рука, едва прикрытая виденною уже им шалью, с тарелкой, на которой дымился, испуская горячий пар,
огромный кусок пирога.
Везде
комнаты, как васинская, и даже гораздо хуже, а цены
огромные, то есть не по моему расчету.
Мы уселись друг против друга посреди
комнаты за
огромным его письменным столом, и он мне передал на просмотр уже готовое и переписанное набело письмо его к Версилову.
Мы пошли по
комнатам: с одной стороны заклеенная вместо стекол бумагой оконная рама доходила до полу, с другой — подвижные бумажные, разрисованные, и весьма недурно, или сделанные из позолоченной и посеребренной бумаги ширмы, так что не узнаешь, одна ли это
огромная зала или несколько
комнат.
Мы успокоились и спрятались под спасительную тень, пробежав двор, наполненный колясками и лошадьми, взошли на лестницу и очутились в
огромной столовой зале, из которой открытая со всех сторон галерея вела в другие
комнаты; далее следовали коридоры с нумерами.
Хозяйка для спанья заняла
комнаты в доме напротив, и мы шумно отправились на новый ночлег, в
огромную, с несколькими постелями,
комнату, не зная, чей дом, что за люди живут в нем.
Зала эта, в которой ждал Митя, была
огромная, угрюмая, убивавшая тоской душу
комната, в два света, с хорами, со стенами «под мрамор» и с тремя
огромными хрустальными люстрами в чехлах.
Та же
комната, в которой до сих пор сидели, была к тому же и тесна, разгорожена надвое ситцевою занавеской, за которою опять-таки помещалась
огромная кровать с пухлою периной и с такими же ситцевыми подушками горкой.
Чертопханов снова обратился к Вензору и положил ему кусок хлеба на нос. Я посмотрел кругом. В
комнате, кроме раздвижного покоробленного стола на тринадцати ножках неровной длины да четырех продавленных соломенных стульев, не было никакой мебели; давным-давно выбеленные стены, с синими пятнами в виде звезд, во многих местах облупились; между окнами висело разбитое и тусклое зеркальце в
огромной раме под красное дерево. По углам стояли чубуки да ружья; с потолка спускались толстые и черные нити паутин.
Я оглянулся: вдоль перегородки, отделявшей мою
комнату от конторы, стоял
огромный кожаный диван; два стула, тоже кожаных, с высочайшими спинками, торчали по обеим сторонам единственного окна, выходившего на улицу.
Я не обратил особенного внимания на нее; она была дика, проворна и молчалива, как зверек, и как только я входил в любимую
комнату моего отца,
огромную и мрачную
комнату, где скончалась моя мать и где даже днем зажигались свечки, она тотчас пряталась за вольтеровское кресло его или за шкаф с книгами.
Какие светлые, безмятежные дни проводили мы в маленькой квартире в три
комнаты у Золотых ворот и в
огромном доме княгини!.. В нем была большая зала, едва меблированная, иногда нас брало такое ребячество, что мы бегали по ней, прыгали по стульям, зажигали свечи во всех канделябрах, прибитых к стене, и, осветив залу a giorno, [ярко, как днем (ит.).] читали стихи. Матвей и горничная, молодая гречанка, участвовали во всем и дурачились не меньше нас. Порядок «не торжествовал» в нашем доме.
Когда совсем смерклось, мы отправились с Кетчером. Сильно билось сердце, когда я снова увидел знакомые, родные улицы, места, домы, которых я не видал около четырех лет… Кузнецкий мост, Тверской бульвар… вот и дом Огарева, ему нахлобучили какой-то
огромный герб, он чужой уж; в нижнем этаже, где мы так юно жили, жил портной… вот Поварская — дух занимается: в мезонине, в угловом окне, горит свечка, это ее
комната, она пишет ко мне, она думает обо мне, свеча так весело горит, так мне горит.
Верстах в восьмидесяти от Нижнего взошли мы, то есть я и мой камердинер Матвей, обогреться к станционному смотрителю. На дворе было очень морозно и к тому же ветрено. Смотритель, худой, болезненный и жалкой наружности человек, записывал подорожную, сам себе диктуя каждую букву и все-таки ошибаясь. Я снял шубу и ходил по
комнате в
огромных меховых сапогах, Матвей грелся у каленой печи, смотритель бормотал, деревянные часы постукивали разбитым и слабым звуком…
Мы как-то открыли на лестнице небольшое отверстие, падавшее прямо в его
комнату, но и оно нам не помогло; видна была верхняя часть окна и портрет Фридриха II с
огромным носом, с
огромной звездой и с видом исхудалого коршуна.
Посредине дома — глухие железные ворота с калиткой всегда на цепи, у которой день и ночь дежурили
огромного роста, здоровенные дворники. Снаружи дом, украшенный вывесками торговых заведений, был в полном порядке. Первый и второй этажи сверкали
огромными окнами богато обставленных магазинов. Здесь были модная парикмахерская Орлова, фотография Овчаренко, портной Воздвиженский. Верхние два этажа с незапамятных времен были заняты меблированными
комнатами Чернышевой и Калининой, почему и назывались «Чернышами».
В следующей
комнате огромная коллекция редчайших икон, начиная с икон строгановского письма, кончая иконами, уцелевшими чуть не со времен гонения на христиан.
Огромная несуразная
комната. Холодно. Печка дымит. Посредине на подстилке какое-нибудь животное: козел, овца, собака, петух… А то — лисичка. Юркая, с веселыми глазами, сидит и оглядывается; вот ей захотелось прилечь, но ученик отрывается от мольберта, прутиком пошевелит ей ногу или мордочку, ласково погрозит, и лисичка садится в прежнюю позу. А кругом ученики пишут с нее и посреди сам А. С. Степанов делает замечания, указывает.
Аванзал — большая
комната с
огромным столом посредине, на котором в известные дни ставились баллотировочные ящики, и каждый входящий в эти дни член клуба, раньше чем пройти в следующие
комнаты, обязан был положить в ящики шары, сопровождаемый дежурным старшиной.
Только после смерти Карташева выяснилось, как он жил: в его
комнатах, покрытых слоями пыли, в мебели, за обоями, в отдушинах, найдены были пачки серий, кредиток, векселей. Главные же капиталы хранились в
огромной печи, к которой было прилажено нечто вроде гильотины: заберется вор — пополам его перерубит. В подвалах стояли железные сундуки, где вместе с
огромными суммами денег хранились груды огрызков сэкономленного сахара, стащенные со столов куски хлеба, баранки, веревочки и грязное белье.
Каждый раз он долго подбирал ключ к замку библиотечной двери, потом звонко щелкал и открывал вход в большую
комнату, уставленную по стенам
огромными шкафами.
Я прижался в своем уголке, стараясь, чтобы он меня не заметил, но вместе что-то мешало мне выскользнуть из
комнаты. Это был страх за отца: Дешерт был
огромный и злой, а хромой отец казался слабым и беззащитным.
Мать явилась вскоре после того, как дед поселился в подвале, бледная, похудевшая, с
огромными глазами и горячим, удивленным блеском в них. Она всё как-то присматривалась, точно впервые видела отца, мать и меня, — присматривалась и молчала, а вотчим неустанно расхаживал по
комнате, насвистывая тихонько, покашливая, заложив руки за спину, играя пальцами.
Мне отворила наконец одна баба, которая в крошечной кухне вздувала самовар; она выслушала молча мои вопросы, ничего, конечно, не поняла и молча отворила мне дверь в следующую
комнату, тоже маленькую, ужасно низенькую, с скверною необходимою мебелью и с широкою
огромною постелью под занавесками, на которой лежал «Терентьич» (так кликнула баба), мне показалось, хмельной.
Но великолепное убранство первых двух
комнат, неслыханные и невиданные ими вещи, редкая мебель, картины,
огромная статуя Венеры, — все это произвело на них неотразимое впечатление почтения и чуть ли даже не страха.
Два молодца внесли в
комнаты два
огромные серебряные подноса, уставленные бутылками различного вина и стаканами.
Белоярцев встал и пошел в свою
комнату. Долго он там возился и, наконец, вынес оттуда
огромную груду бумаг. Бросив все это в камин, он раскопал кочережкою пепел и сказал...
Здесь свечечка оказывалась еще бессильнее при темных обоях
комнаты. Только один неуклюжий, запыленный чехол, окутывавший
огромную люстру с хрустальными подвесками, невозможно выделялся из густого мрака, и из одной щелки этого чехла на Помаду смотрел крошечный огненный глазок. Точно Кикимора подслушала Помадины думы и затеяла пошутить с ним: «Вот, мол, где я сижу-то: У меня здесь отлично, в этом пыльном шалашике».
Пройдя несколько
комнат, одна другой богаче, мы вошли в
огромную, великолепную и очень высокую залу, так высокую, что вверху находился другой ряд окон.
По обоим берегам реки было врыто по толстому столбу, к ним крепко был привязан мокрый канат толщиною в руку; по канату ходил плот, похожий устройством на деревянный пол в
комнате, утвержденный на двух выдолбленных
огромных деревянных колодах, которые назывались там «комягами».
Они сели оба. У Вихрова смутно мерцали перед глазами: какая-то серенькая
комната, дама на картине, нюхающая цветок,
огромное яйцо, привязанное на ленте под лампадой… Прежняя женщина в это время принесла две свечи и поставила их на столик; вскоре за ней вошла еще другая женщина, как видно, несколько поопрятнее одетая; она вошла и села невдалеке от Павла. Он осмотрел ее тусклыми глазами… Она ему никакой не показалась.
Павел стал осматривать
комнату Еспера Иваныча, которую, видимо, убирало чье-то утонченное внимание. По стенам шли мягкие без дерева диваны, пол был покрыт пушистым теплым ковром; чтобы летнее солнце не жгло, на окна были опущены
огромные маркизы; кроме того, небольшая непритворенная дверь вела на террасу и затем в сад, в котором виднелось множество цветов и растений.
Плавин жил в казенной квартире, с мраморной лестницей и с казенным, благообразным швейцаром; самая квартира, как можно было судить по первым
комнатам, была
огромная, превосходно меблированная… Маленькое общество хозяина сидело в его библиотеке, и первый, кого увидал там Вихров, — был Замин; несмотря на столько лет разлуки, он сейчас же его узнал. Замин был такой же неуклюжий, как и прежде, только больше еще растолстел, оброс
огромной бородищей и был уже в не совершенно изорванном пальто.
Он с утра, в
огромном кабинете Абреева, садился работать за большой стол, поставленный посредине
комнаты.
И вот — 21.30. В
комнате слева — спущены шторы. В
комнате справа — я вижу соседа: над книгой — его шишковатая, вся в кочках, лысина и лоб —
огромная, желтая парабола. Я мучительно хожу, хожу: как мне — после всего — с нею, с О? И справа — ясно чувствую на себе глаза, отчетливо вижу морщины на лбу — ряд желтых, неразборчивых строк; и мне почему-то кажется — эти строки обо мне.
Бодрый, хрустальный колокольчик в изголовье: 7, вставать. Справа и слева сквозь стеклянные стены я вижу как бы самого себя, свою
комнату, свое платье, свои движения — повторенными тысячу раз. Это бодрит: видишь себя частью
огромного, мощного, единого. И такая точная красота: ни одного лишнего жеста, изгиба, поворота.
Я поднялся к себе, открыл свет. Туго стянутые обручем виски стучали, я ходил — закованный все в одном и том же кругу: стол, на столе белый сверток, кровать, дверь, стол, белый сверток… В
комнате слева опущены шторы. Справа: над книгой — шишковатая лысина, и лоб —
огромная желтая парабола. Морщины на лбу — ряд желтых неразборчивых строк. Иногда мы встречаемся глазами — и тогда я чувствую: эти желтые строки — обо мне.